|
Крупные птицы свили гнездо на пожарной вышке. Сквозь прозрачную воду видны огромные (два с половиной метра) жирные и непугливые сомы. Волчата в логове доверчиво тыкаются слепыми мордашками в человеческую руку, а по густому подлеску, неспешной трусцой бегут куда-то друг за другом несколько взрослых волков. На огромном (около трёх тысяч квадратных километров) пространстве сплошное буйство травы и деревьев…
На экране недавно снятые документальные кадры, но я не верю. Не может быть, чтобы хоть где-то до наших дней сохранилась такая вот южнорусская природная идиллия.
Конечно, не может быть. Природа не сохранилась. Она восстанавливается. Сама по себе. Без участия человека. Более того, она и восстанавливается в своём естестве как раз потому, что без участия человека. Потому что это не Россия. И даже не Белоруссия с Украиной. Потому что всё увиденное мной на экране – это просто Чернобыль, в котором нет места человеку!
На Х1 байкальском международном кинофестивале «Человек и природа» мне повезло познакомиться с Клаусом Файхтенбергером, автором поразившего меня фильма «Радиоактивные волки». О достоинствах или недостатках фильма говорить не буду, не кинокритик. И поразил-то меня не столько фильм, сколько факт: самая большая техногенная катастрофа в мире, освободив от людей обширную территорию, создала самое надёжное на нашей изуродованной планете убежище для сохранения естественной природы.
-- Конечно, во многих странах есть множество заповедников и национальных парков, -- отвечает через переводчика на мой вопрос австрийский магистр искусств. -- Но мне кажется, что на них оказывается очень сильное давление, поэтому природа не остаётся естественной. Она меняется.
-- Давление антропогенное?
-- Не только. Сейчас объясню. У правительств бывают свои идеи по поводу заповедников. Вот, например, на Аляске есть большие национальные парки. Но Буш решил более важным, что там есть и углеводородные ресурсы. Там есть нефть. И, естественно, вместо национальных парков там прокладывается нефтепровод. И так же туристическое давление существует, тоже по экономическим причинам. Но ситуация с заповедниками в России лучше, чем во многих странах. В России намного более жёсткие правила.
-- У нас действительно были правила более жёсткими, -- поправляю я Клауса. – Потому что национальные парки создавались для развития экологического туризма, зато заповедники – только для науки, для сохранения и изучения естественной эволюции природы. Туристов туда не пускали. Даже работники заповедников не имели права, к примеру, собирать там ягоду и другие дикоросы больше, чем смогут потребить на месте. Это были эталонные территории, защищённые законом даже от малого человеческого воздействия. Но недавно законодательство «поправили», и заповедники в России теперь тоже обязаны зарабатывать деньги на собственное содержание, развивая туризм на эталонных природных территориях.
-- Это общая тенденция, -- разводит руками Клаус Файхтенбергер. -- То же самое происходит в западных странах. И вот, например, в Канаде, в национальном парке Банф, где я сейчас занят на проекте, тоже связанном с волками, ситуация такая, что получение прибыли и зарабатывание денег выходит на первый план. Про сохранение природы забывают. Это уходит на второй план. Теперь это как шоу просто. Чтобы показать и получить деньги.
-- Заповедник-шоу?
-- Шоу в том смысле, что животные сохраняются и используются не для сохранения биоразнообразия планеты, а лишь для того, чтобы заманить людей и получить с них деньги.
-- Значит тех животных и те растения, которые не вызывают у людей особого любопытства, и сохранять никто не будет? Зачем тратить силы на живую природу, если она не приносит прибыли?
-- Примерно так. Получилось, что охрана природы перевёрнута с ног на голову. Дикие животные и естественные ландшафты используются для привлечения большего количества людей, ради получения прибыли, для бизнеса. А о действительном сохранении настоящей природы уже забывается.
-- Вам довелось побывать во многих национальных парках и заповедниках планеты. Много ли вы видели мест, сравнимых по своей естественности с тем, что показали в своём фильме о волках Чернобыля?
На этот вопрос Клаус Файхтенбергер ответил не сразу. Внимательно выслушав перевод, он опустил голову и долго молчал. Возможно, вспоминал свои путешествия. Что-то уточнил у Анны Беловой, сотрудницы Байкальской экологической волны, помогавшей мне говорить с автором фильма. Ещё помолчал. Медленно произнёс несколько фраз и вновь обречённо развёл руками.
-- Я думаю, что самым успешным проектом по сохранению естественной природы, возможно, оказался именно Чернобыль. Это звучит совершенно дико, но это то, с чем он столкнулся…
…Сквозь провалившуюся крышу заброшенного четверть века назад деревенского дома в синее небо тянется молодое, гибкое деревце. На поляне мирно и открыто, как коровы, пасутся зубры. Семья диких кабанов радостно копается рядом с облупившейся многоэтажкой в толстом слое опавших листьев. Бобры усердно и старательно перегораживают плотинами рукотворные каналы, возвращая на исходные места осушенные людьми болота. Орлан-белохвост, за последние несколько лет почти исчезнувший с берегов Байкала, в недоступном для людей Чернобыле кормит подрастающих птенцов…
В рамках кинофестиваля состоялась общественная дискуссия по проблемам особо охраняемых природных территорий. Представительница Байкальского заповедника из Бурятии с гордостью рассказала, как много туристов теперь гуляет по их заповеднику. А по поводу нашего Байкало-Ленского заповедника возник спор, сколько туристических маршрутов там будет запланировано, и сколько будет проложено троп для любопытных горожан – то ли две-три, как говорил Виктор Степаненко, то ли 28, как указано в каком-то федеральном документе …
|
