Если не Навальный*, то кто?

Алексей Навальный*, поблистав, точнее, погремев напоследок своими яркими речами в суде, этапирован в колонию. Чудес не случилось. Чудом было бы «народное восстание», которое не позволило бы упрятать Алексея за решетку. Меньшим, но чудом была бы теневая помощь таинственной «башни Кремля», поддержка которой, как сообщил главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов, обеспечила Навальному свободу и даже участие в выборах мэра Москвы в 2013 году, и игра которой позволяла ему оставаться на свободе все это время.

Как обстояли дела с народным протестом, мы все видели. Оппозиционная часть общества, уверенная (на мой взгляд, опрометчиво уверенная) в том, что в путинской России только она и может считаться «обществом», вышла 23 января на уличные подвиги в количестве, способном воодушевить самую себя, но не в количестве, которое заставило бы власть пойти на уступки. Да и объема воодушевления не хватило, чтобы увеличить это количество неделю спустя. А вот чем объяснить поведение, точнее, отказ от поведения «таинственной башни», я не знаю, тем более, что уверенности в существовании такой башни у меня нет и быть не может.

Что касается речей Навального в суде, то они, на мой взгляд, войдут в разные сборники имени Жоржа Дантона и его тёзки Георгия Дмитрова. Есть в этих речах единственный изъян – они остаются высказываниями «звезды фан-клуба» или одного из так называемых «лидеров общественного мнения», а не публичного политика. По крайней мере, если судить по достигаемым эффектам. Речи Навального привели в восторг сторонников, они привели в бешенство противников, но они ничего не изменили в неопределившихся или, как их еще принято называть, в колеблющихся. А политики от шоу-звёзд и лидеров общественного мнения тем и отличаются, что работают не на сторонников (тем все равно деваться некуда, они и так будут поддерживать), не на противников (их все равно не переубедить), а на неопределившихся. Впрочем, у меня нет уверенности, что это когда-то священное правило публичной политики и политических технологий не подверглось какой-либо коррозии в наши времена, способные подвергнуть трансформации, что угодно – от такой духовной сущности, как этика, до такой материальной оболочки, как физическое тело.

Однако кажущееся нелепицей или обычным тактическим просчетом возвращение Навального (которому, по всей здравой логике, надо было возвращаться, если не непосредственно в разгар думской кампании, то хотя бы в теплое время года) поставило окончательную точку в вопросе о лидерстве в рядах оппозиции. Как я понимаю, теперь, когда Навальный к своему образу героя добавил ореол мученичества, в оппозиционных кругах сама постановка вопроса о том, кто должен быть лидером, станет попросту неприличной.

Алексей Анатольевич – прирожденный политик. Он не просто настоящее «политическое животное». Он еще и настоящее хищное и настоящее публичное политическое животное, в том смысле, что кроме обязательной для политика «воли к власти», во-первых, наделен готовностью и азартом бороться за власть с самой властью, а, во-вторых, движим особой двойной страстью – страстью внимания и влияния. Речь о желании быть в центре общественного внимания и желании оказывать влияние на общество.

Именно этим всем, я убежден, объясняются его националистические закидоны в 2000-е годы, сыгравшие ему плохую службу в глазах Amnesty International. Сейчас уже мало кто помнит, но в то благословенное десятилетие в отдельных политических кругах бытовало кажущееся сейчас немного странным представление о том, что Путина можно подвинуть только русско-националистической (против кавказцев) и антимигрантской (против таджиков) повесткой. Потому что либерализм с либералами дискредитированы, а «левую повестку» Путин экспроприировал, с помощью нефтедолларов обеспечив десяткам миллионов людей материальный достаток, о котором они и мечтать не могли при социализме, и который в их психологических глазах – после нищеты девяностых – еще и удваивался, если не утраивался.

В общем, казалось, что интересы борьбы за власть требовали национализма, поэтому Навальный и был националистом. Это была ошибка. Интересно, что вера в эффективность националистической повестки отчасти подогревалась самим Кремлем, продвигавшем тему «авторитаризм Путина спасает Россию от фашизма». Довольно быстро выяснилось, что повестка была дутая, зато в безлидерском сиротстве оказались как раз противоположные от националистов граждане – убежденные сторонники европейских политических ценностей, жаждущие быть в любой «прогрессистской повестке», продолжающие, несмотря ни на что, верить в демократию и рынок (как верили в это все их перестроечные «отцы»). Чуть позднее выяснилось, что эти граждане ради всего этого для них святого в тактических целях готовы потерпеть «левый популизм» про плохих богатых и неправедное богатство. И как раз такие граждане могут составить социальную базу поддержки в борьбе за власть.

В общем, Навальный исправил собственную тематическую ошибку нулевых. И стал – теперь уже окончательно – для таких граждан безальтернативным символом и лидером одновременно.

• PS: Я совершенно намеренно стараюсь не привносить в проект «Срок» никаких моральных суждений, предпочитая разбираться во внутренних механизмах происходящего, а не выставлять моральные оценки. Однако, поскольку сегодня речь идет о лишении свободы человека, которой, совершенно очевидно, не представляет никакой общественной опасности, да и «буква закона» в его случае явно использована в политических целях, причем, использована стороной на порядок более сильной, отступлю от этого правила и выскажу субъективное моральное суждение. Оно простое. Вне зависимости от моего отношения к Навальному, я полагаю, что нет ничего справедливого в том, что он оказался за решеткой, и считаю, что он должен быть на свободе.

* Позднее Алексей Навальный был внесен Росфинмониторингом в Перечень террористов и экстремистов