Запрет пропаганды гомосексуализма: закон или лозунг?

Тема, которую я хочу затронуть на этот раз, – вне всякого сомнения, непростая и скользкая. Вокруг нее – масса самых разных эмоций и даже откровенно нездоровых спекуляций, но досадно мало серьезных конструктивных размышлений. Между тем, речь идет о вопросах, которые решаются в правовой форме, – а законы, написанные исключительно на эмоциях, нередко оказываются разрушительными (прошлый год дал нам немало таких примеров, да и я уже не раз с этих же позиций писал здесь о разных законодательных идеях). Речь пойдет о правовых мерах по ограничению пропаганды гомосексуализма, которые в настоящее время активно разрабатываются и на уровне федерального центра, и в регионах, в том числе в нашей родной Иркутской области.

Однако прежде, чем говорить собственно о юридических аспектах этой темы, я хотел бы расставить кое-какие акценты по поводу моей личной позиции и сделать это открыто и честно. Тема того требует. Повторюсь – это именно личные императивы, я никому их не навязываю, но и отступать от них в угоду толерантности тоже не стану.

Итак, первое. Будучи юристом, я всю свою профессиональную жизнь настаивал и буду настаивать на том, что законы должны писаться как законы, а не как плакаты для митингов, каких бы проблем это ни касалось.

Второе. Я убежден, что религиозная мораль и законы природы – это вполне достаточные аргументы для того, чтобы ясно разделять 1) традиционные (или, если угодно, – нормальные) и 2) нетрадиционные сексуальные отношения между людьми. Саму постановку вопроса о равноценности тех и других отношений я считаю изначально недопустимой.

Третье. Гомосексуализм и гомосексуалисты – не одно и то же, и даже самое неприветственное отношение к гомосексуализму как к явлению не может и не должно оправдывать преследование людей – носителей этого явления, попирание их достоинства и других элементарных прав.

Четвертое. Дети в силу недостаточности знаний, навыков мышления и социального опыта не способны одинаково адекватно воспринимать любую, произвольно взятую информацию, а потому их следует ограждать и защищать от всего, что может, с точки зрения обычного разумного человека, негативно сказаться на их развитии и исказить их представление о законах, на основе которых существует этот мир и по которым человек должен жить в нем.

Как известно, вопрос о законодательных запретах пропаганды нетрадиционных форм сексуального поведения и о наказаниях за такую пропаганду оказался предметом чрезвычайно оживленной дискуссии в связи с принятием соответствующего закона в Санкт-Петербурге в прошлом, 2012 году. Между тем на самом деле первый такой закон был принят не в «пафосной» северной столице, а в скромной Рязанской области, и произошло это в 2006 году, то есть – ни много, ни мало – семь лет тому назад. Тот факт, что ажиотаж вокруг темы не в 2006-м, а именно в 2012 году практически мгновенно взлетел от почти нулевой отметки до небес, и именно в связи с питерским законом, уже сам по себе вызывает, я бы так осторожно выразился, интересные вопросы. Так или иначе, но именно результат работы петербуржских законодателей послужил примером для целого ряда других российских регионов, где тоже стали появляться подобные законы.

Я нашел и изучил все эти законы – благо, таковых оказалось немного (чуть более десятка, последний по времени был принят в Калининградской области, уже в этом году). Их анализ привел к довольно неожиданным выводам. Как оказалось, ни одного действительно качественного закона на тему ответственности за пропаганду гомосексуализма в стране нет. Скажем, в целом ряде случаев административная ответственность за пропаганду гомосексуализма и других подобных форм поведения установлена при отсутствии ясно сформулированного запрета на такую пропаганду. Имеются обратные примеры, когда этот запрет установлен, но нет нормы об ответственности за его нарушение (что делает сам запрет бессмысленным). Иногда законодатель вводит ответственность лишь за пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних – в этом случае пропаганда, скажем, бисексуальности или трансгендерности будет юридически законной. (Эта ошибка, к слову, допущена в проекте федерального закона, который внесло в Государственную Думу Законодательное Собрание Новосибирской области и который был принят в первом чтении в конце января нынешнего года. Говорю об этом специально – очень хочется, чтобы подобные «ляпы» были широко известны.)

Естественный вопрос – а как на этом фоне смотрится аналогичный законопроект, который внесен недавно в качестве народной правотворческой инициативы в Законодательное Собрание Иркутской области? Этот проект – официально он называется «О внесении изменений в отдельные законы Иркутской области в части защиты детей от факторов, негативно влияющих на их физическое, интеллектуальное, психическое, духовное и нравственное развитие» – запрещает любые публичные действия, направленные на популяризацию (пропаганду) мужеложства, лесбиянства, бисексуализма, трансгендерности среди детей, а также направленные на популяризацию (пропаганду) ранних интимных (половых) отношений среди детей и педофилии. Предложено установить административную ответственность за нарушение этого запрета, а также, например, за публичное демонстрирование флагов, атрибутики или символики сообществ лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией. В законопроекте предпринята попытка раскрыть содержание понятия пропаганды – чего в других регионах практически никогда не делается.

Могу сказать, что иркутский законопроект – лучше, чем законы субъектов Федерации на ту же тему, но намного хуже, чем он должен был бы быть. Например, согласно законопроекту совершение некоторых названных в нем правонарушений может повлечь наказание в виде административного ареста или конфискации имущества, хотя такие меры ответственности могут быть установлены только федеральным, но не региональным законом. Уж не знаю, о чем говорят подобные грубейшие юридические ошибки, – скорее всего, о том, что юридическая часть работы по написанию законопроекта была выполнена, скажем аккуратно, не очень тщательно. В любом случае о простых технических оплошностях в таких случаях вряд ли можно говорить. В других местах авторы законопроекта, как мне кажется, просто перестарались с запретами – скажем, наказуемыми объявляются любые призывы и публичные выступления, направленные на защиту интересов или поддержку сообществ лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией (даже если темой таких выступлений является защита конституционных прав гомосексуалистов на жизнь, здоровье, достоинство и т.д.).

Но эти и другие подобные вопросы, связанные с тем, как прописаны отдельные элементы законопроекта, отражают лишь его частные дефекты. Как я уже успел заметить, подобные претензии можно предъявить ко всем без исключения законам субъектов Федерации о запрете пропаганды нетрадиционных форм сексуального поведения. Главная и куда более серьезная проблема заключается в другом. Те, кто следит за дискуссией вокруг рассматриваемой темы, наверняка заметили, что противники законопроекта задают резонный, в общем-то, вопрос: а так ли уж распространена пропаганда гомосексуализма, педофилии и других такого рода явлений именно среди несовершеннолетних? И не используется ли для решения совершенно иных задач – в очередной раз! – неуязвимая для критики идея о том, что детей надо защищать от всяческого зла?

Это далеко не праздный вопрос, задаваемый исключительно с целью усомниться в добросовестности законодательной власти. Это принципиальный юридический вопрос. Дело в том, что если законодатель вводит за что-либо ответственность – уголовную, административную, гражданскую или какую-то иную – он должен позаботиться о том, чтобы те, кому адресованы законы, заранее могли знать, за какие их действия эта ответственность может наступить. Граница, отделяющая законное поведение от незаконного, должна быть четкой и определенной, потому что в противном случае закон будет применяться произвольным образом – так, как того захотят (или не захотят) чиновники и правоохранительные органы. Так вот, применительно к ответственности за пропаганду гомосексуализма: как на практике определить, что такая пропаганда ведется именно среди несовершеннолетних, если ее свидетелями объективно могут быть и взрослые, и дети? Например, если на концерте эстрадного певца, нетрадиционная ориентация которого является широко известной, оказалось некоторое количество детей (допустим, маме было не с кем оставить ребенка, а на концерт ну очень уж хотелось пойти) – должны ли организаторы и участники этого концерта нести ответственность за пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних? Я задавал вопрос об этом во время недавнего обсуждения иркутского законопроекта в Законодательном Собрании области. На обсуждении присутствовали и инициаторы принятия проекта. Но ответить на поставленный вопрос они не смогли, хотя, как авторы, обязаны были задавать его и сами себе (конечно, если ставилась цель на самом деле предложить работающий закон, а не ограничиться «озвучиванием темы»). Более того, некоторые участники обсуждения открыто признали, что отделить пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних от пропаганды гомосексуализма вообще на практике будет крайне затруднительно, если вообще возможно. Это значит, сделал я для себя вывод после той дискуссии, что фундаментальный вопрос – что будет регулировать предложенный законопроект, за какие действия он предусматривает ответственность? – не имеет внятного ответа.

С сожалением приходится констатировать, что в настоящее время ни в стране в целом, ни в отдельно взятой Иркутской области нет сложившихся, четких представлений ни по вопросу об ограничениях пропаганды гомосексуализма и других подобных явлений, ни по поводу того, каким образом эти ограничения должна быть прописаны в законодательных текстах. Подчеркиваю: несмотря на весь ярко раскрашенный эмоциональный фон, на котором обсуждаются и принимаются эти законы, в том числе и у нас в Приангарье – идея не созрела до такой степени, чтобы вокруг нее сложился достаточный консенсус и чтобы на этой основе можно было принять действительно разумные законы, которые были бы адекватно и конструктивно восприняты обществом и достигли бы своих целей. Боюсь, мы снова видим подмену закона лозунгами.

Коротко об авторе. Алексей Александрович ПЕТРОВ родился в 1976 году в Иркутске. Окончил с отличием юридический факультет Иркутской государственной экономической академии (ныне – Байкальский государственный университет экономики и права). С сентября 2009 года – директор Иркутского института законодательства и правовой информации им. М.М. Сперанского. Кандидат юридических наук, автор более ста публикаций по вопросам конституционного, избирательного и муниципального права.