Энергетическая кооперация в Азии: риски и барьеры

[sigplus] Критическая ошибка: Папка галереи изображений 2013/koshelef_04 как ожидается будет относительно пути базовой папки изображений, указанной в панели управления.

Представители деловых кругов и ученые азиатских стран участвовали в международной конференции по энергетической кооперации, которая уже в восьмой раз прошла в Иркутске на базе Института систем энергетики им. Л.А. Мелентьева СО РАН. В организации конференции принял участие Международный исследовательский центр энергетической инфраструктуры в Азии. Эта конференция, пожалуй, не имеет аналогов по масштабности и значимости обсуждаемых проблем, регулярности проведения, с рассмотрением каждый раз новых аспектов генеральной идеи энергетической интеграции. Ключевые слова проведенного азиатского форума энергетиков - «риски» и «барьеры», а основное внимание концентрировалось на формировании международной газотранспортной системы, хотя наблюдалось и повышение внимания к использованию угля; при этом рассматривались, естественно, перспективы и проблема создания межгосударственных электроэнергетических объединений.

Ниже даются комментарии по ряду позиций, в части которых высказывались разные мнения.

Газовая жемчужина - Ковыкта

Академик Алексей Конторович среди «жемчужин, открытых в 1970-1980-е годы», назвал Ковыктинское газоконденсатное месторождение (КГКМ), выдающееся даже по мировым меркам запасов углеводородов и их концентрации. В разных категориях разведанности, гарантированности запасов КГКМ – это от 3 до 11 трлн кубометров при современной годовой добыче в России 670 млрд кубов, где основная доля приходится на северные районы Тюменской области. Одна из базовых отличий восточно-сибирского газа от западно-сибирского – это его многокомпонентность, возможность и целесообразность многоцелевого использования – это и особая ценность, и сложность, и дополнительные инвестиции при дополнительной прибыли, в то время как тюменский газ нужно лишь очищать от загрязнений, от балласта… Особенность КГКМ – явное превышение располагаемых запасов сырья (точнее, возможностей их эффективного извлечения) над современной потребностью в них, их практически мыслимой реализацией как товара – то есть превышение потенциального предложения над подготовленным спросом.

Восточно-сибирская энергетика работает исключительно на местных, в основном бурых углях. Переводить на газ угольные котельные – здесь есть явный и технологический, и экономический, и – это особо – экологический резон. Из экологических соображений газ целесообразно использовать для небольших газотурбинных теплоэлектроцентралей, сооружение которых является оптимальным решением для покрытия нарастающих нагрузок в городах (пример – газотурбинная ТЭЦ мощностью до 200 МВт и 500 Гкал/ч в правобережной, основной части Иркутска при ее запредельной загазованности) и иногда – для отдельных тепловых электростанций, сооружаемых в относительной близости к местам добычи газа как наиболее экономичные и надежные источники энергоснабжения этих территорий и в качестве концевых источников энергосистем для повышения их надежности (пример – Ленская ТЭС на 1200 МВт в Усть-Куте для энергоснабжения полосы хозяйственного освоения БАМ и развития Бодайбинского золотодобывающего района). А вот имеющиеся крупные тепловые электростанции, основные потребители угля, перевести на газ – это значит загробить угольную промышленность и нанести удар по железнодорожному транспорту.

Сказки о гелии

Кроме метана, потребляемого как энергетическое топливо, в ковыктинском газе есть и другие углеводороды, являющиеся сырьем для нефтегазохимии, и – притча во языцах! – гелий. Этан, пропан и бутан ковыктинского газа могут использоваться предприятиями нефтехимии, но тут трудность (Конторович назвал ее «отчасти созданной искусственно») – конкуренция Чаяндинского месторождения в Якутии, которое явно будет здесь «первенцем нефтехимической промышленности». Решения видны, нужно просто поторопиться с выбором наилучшего (похоже, здесь уже пора Москве сказать свое слово, как это было для трассы нефтепровода ВСТО…), но вот гелий… В газе он – примесь, то есть нечто вредное, мешающее, хотя гелий Не (helios по-гречески Солнце) – особо ценный инертный газ без цвета и запаха, в таблице Менделеева он следует сразу за пожароопасным водородом, сжижается труднее всех газов – при температуре минус 269 С (у водорода – 253С), обладает сверхтекучестью в жидком состоянии. Применяется в «высоких технологиях», необходим для освоения космоса, обеспечения сверхпроводимости – и при этом нужен для обычных, «классических» медицинских рентгенаппаратов и томографов. В отличие от водорода, он обеспечивает пожаровзрывобезопасность воздухоплавательных аппаратов – был бы он в нужных количествах, аэронавтика, практически замороженная после катастрофы гигантского дирижабля «Гинденбург» (совершив 63 полета, в том числе через Атлантику, сгорел вместе с пассажирами в 1937 г.), кое в чем явно потеснила бы авиацию и, возможно, водный транспорт. Водород может быть замещен гелием в системах внутреннего интенсивного охлаждения различных устройств.

Основной производитель гелия - США делающий одну из ставок на развитие высоких технологий, а среди его потребителей - Западная Европа и Китай. В России после провала экономики в 1990-х «тонкая» промышленность замерла – гелий почти перестали потреблять и, соответственно, производить – и «это наша трагедия».

Академик Конторович проблему невостребованности гелия – точнее, невозможности потребления – как один из поводов торможения использования ковыктинского газа - назвал «сказками о гелии». Если у нас при фракционной разгонке ковыктинского газа появится гелиевый концентрат, то рынок его возьмет. Ведь содержание гелия здесь – 0,27% - в 1,5 раза выше, чем в газе месторождений Алжира и Катара. Пока в Госплане СССР говорили о проблеме реализации гелия, Алжир уже построил завод с годовым выпуском 15 млн кубов этого газа – и рынок это принял, поскольку гелий относится к товарам, для которых было бы предложение, а спрос и искать не надо. И выход алжирского гелия на рынок нисколько не потеснил его выпуск в США. Алжир построил вторую очередь производства гелия, за него взялся и Катар, убедившись, что до заполнения гелиевой ниши на мировом рынке далеко. А вот США в 1945 году прекратили экспорт своего гелия, стали направлять в хранилища избытки его производства и накопили «для лучших времен» более миллиарда кубов этого продукта – вот пример истинно рыночного стратегического мышления! К настоящему времени США исчерпали гелиевое сырье, а его запасы в России явно больше, чем у Алжира и Кувейта, так что 21-ый век в этом плане может стать нашим. Если мы разгоним ковыктинский газ на фракции и начнем поставлять метан в страны Северо-Восточной Азии раньше, чем сможем выйти на рынок гелия, или сочтем экспорт гелия пока нецелесообразным, то геологическая структура Сибирской платформы позволяет закачивать его в соляные пласты, в подземные ловушки-хранилища.

Ценовой риск

В одном из докладов было сказано, что извлечение примесей заметно увеличит стоимость чистого метана. Это вызвало недоумение (его разделяет автор). Речь идет об экономической оправданности использования многокомпонентного природного сырья. Естественно, если конечным продуктом, то есть товаром, считать лишь метан и «списать» на очистку метана все затраты, связанные с извлечением гелия, то ковыктинский газ не сможет протолкаться на рынок, где будет господствовать изначально чистый метан. Но ведь и другие углеводороды, примеси-загрязнители метана как топлива – они не только сырье для газохимии, но товарный продукт от Ковыкты! А уж о гелии что и говорить, так что же мешает соответственно распределить прибыль между всеми продуктами, выдаваемыми кластером – то бишь назначить им цену?

Аналогия, близкая к ситуации с Ковыктой – это фракционная разгонка нефти. Если считать, что цель процесса – получение бензина как ценнейшего моторного топлива, то есть «очистка» нефти от тяжелых фракций с соответствующими немалыми затратами, то цена бензина должна быть в разы выше, но ведь продукты «очистки» - это тоже товары, да еще какие! Авиационный керосин и дизельное топливо – всегда дефицитные товары, цена которых назначается близко к бензину, а остаток разгонки – битум, используемый в строительстве как связующий материал, он тоже товар - только давай! Да, спрос на эти товары сложился «естественным образом», а гелий – это новое, но новым сначала бывает вообще все, а спрос может расти по мере появления предложения – при рыночной экономике это процесс естественный, где стимул – он же регулятор – это цена.

Риск ставки на экспорт

Правительство России верстает планы социально-экономического развития страны, исходя прежде всего не из внутренних потребностей и возможностей, а из потенциальной выручки от экспорта первичных природных минерально-сырьевых, в том числе топливно-энергетических ресурсов – на запад, на юг, на восток, по суше и по морю. «Всеобщий эквивалент» теперь - нет, не добрая старая унция золота, а пресловутый баррель нефти на лондонской бирже! При этом обеспечение внутренних потребителей – а тем самым пути и возможности экономического и общего социального развития российских регионов – рассматриваются в зависимости от экспорта, от этого самого барреля – парадоксально, но факт.

На конференции было обращено внимание на экономическую угрозу восточным регионам России при доминировании экспортного фактора в планах. И это при том, что Россия уже явно начала утрачивать и все сильнее утрачивает позиции монополиста на рынке всех видов топливно-энергетических ресурсов. И причин две. Во-первых, появляются и другие экспортеры ТЭР, имеющие их избытки. Во-вторых, как развитые, так и развивающиеся страны, по инерции относящиеся к энергодефицитным, ускоренно реализуют программы создания собственных топливно-энергетических комплексов, в том числе на базе новых, высоких технологий добычи первичных ТЭР и их преобразования во вторичные.

Угольная опора вместо газового риска

Не имея своего природного газа при хронической взвешенности и ценовой неопределенности его получения от северного соседа, стремясь повысить свою энергетическую и общую экономическую безопасность, Монголия делает ставку на развитие углеродной энергетики при использовании больших разведанных запасов качественного каменного угля в западной части страны. Добывая 60 млн т, Монголия экспортирует свыше 20 млн т в Китай, который нуждается особенно в коксующемся угле, и планирует довести годовой экспорт в страны СВА до 125 млн т (для сравнения: существующая добыча угля в России – 340 млн т). До 2030 г. уголь рассматривается как основной топливный ресурс Монголии для производства электроэнергии и экспорта в обогащенном виде. Горючие сланцы предполагается использовать по эстонскому пути в разных целях - для химического производства, получения газа и нефтепродуктов, сжигания как энергетического топлива. Годовой дефицит электроэнергии Монголии, покрываемый поставкой из Иркутской энергосистемы по тарифу 3,5 руб. за кВтч, составляет 300 млн кВт.ч, дефицит мощности 160 МВт^*. Для решения проблемы энергоснабжения не исключено использование в Монголии опыта ГОЭЛРО – сжигания торфа и отходов углеобогащения в виде штыба (при этом необходимо решать проблему парниковых газов, в том числе через покупку квот на их выбросы) и сооружения ГЭС. Вывоз угля – по железным дорогам (возможно, и с использованием автотранспорта при развитии сети бетонированных магистралей) до портов России и Китая, затем по морю – в Японию и Корею.

Первоочередной проблемой является очистка воздушного бассейна столицы Монголии - Улан-Батора - от вредных дымовых выбросов угольных тепловых электростанций. Видимое решение – их перевод на газовое топливо, для чего требуется 250-300 тыс т сжиженного природного газа, производство которого представляется оптимальным в Иркутске или, лучше, в Улан-Удэ, когда туда придет газ Ковыкты.

На конференции прозвучала вполне обоснованная тревога угольщиков: масштабное введение природного газа в топливный баланс восточных регионов может ударить по «угольным городам» с их монопроизводственной структурой и по железнодорожникам. Если снижение перевозки угля может как-то компенсироваться возрастающим транспортом нефти и нефтепродуктов в цистернах, то основной транспорт газа в пределах суши – это трубопроводы (они уже пересекают и моря…). Так что, вероятно, следует заранее думать о переориентации в использовании бурых углей - с их сжигания в исходном виде на производство синтетического моторного топлива и других продуктов, поскольку запасы бурых углей Восточной Сибири практически не ограничены.

Уголь является и в ближайшие время останется опорой энергетики континентальных стран СВА, составляя значительную или основную долю топливного баланса территорий (для Восточной Сибири – практически 100%) и даже столичных городов (Пекин -40%, Улан-Батор - 100%). При этом Россия, Китай, Монголия – это и потребители, и экспортеры угля с его сухопутным транзитом.

В отличие от трубопроводного транспорта углеводородов, крупномасштабные хищения угля опасности не представляют, но остается риск от международных конфликтов с транзитерами, исторические примеры которых в данном регионе – это Китайская восточная железная дорога, территориальные споры России и Китая; Республика Корея отделена от континентальных стран СВА территорией КНДР (две Кореи находятся юридически в состоянии войны больше 50 лет…), риск водного транспорта связан со спорами о принадлежности островов, о морских границах… Это – конкретные примеры первостепенной значимости решения политических проблем, без чего невозможно создание общего энергетического пространства, экономически выгодного для стран СВА по отдельности и вместе.

Пути – дороги ТЭР

Особую стратегическую национальную и международную значимость для энергетической – и общей экономической - интеграции приобретает Байкало-Амурская магистраль. Это и байпас Транссиба для повышения его надежности и увеличения пропускной способности при обходе прибайкальского участка – мимо узкого коридора на южном побережье, перегруженного транспортными и другими инженерными коммуникациями; удаление от государственных границ и спрямление сухопутного пути из Северной Америки и Японии в Западную Европу. Растет значимость и Северного морского пути, для которого еще в начале 20 века начали строиться ледоколы и продолжает наращиваться российский ледокольный флот, обеспечивающий круглогодичное движение судов. Как БАМ сократил сухопутный транзит через территорию России, так и Северный морской путь является кратчайшим водным путем при максимальной безопасности, несопоставимой с многофакторным риском движения судов по морям Тихого, Индийского и Атлантического океанов при перегруженности Панамского и Суэцкого каналов. И еще одно: если Северный морской путь, а потом и БАМ использовались прежде всего для транспорта грузов на запад, то энергетическая интеграция стран СВА и Азиатско-Тихоокеанского региона повышает эффективность использования этих путей за счет движения грузов и на восток.

Природный газ и нефть уже в 1970-х годах стали равно важнейшими статьями отечественного экспорта – как когда-то зерно, пенька… И государство должно быть лидером в частно-государственном партнерстве для развития нефтяного и газового комплексов, включая – возможно, прежде всего – системы крупномасштабного дальнего транспорта этих углеводородов. Явно удачный пример здесь – нефтепровод Восточная Сибирь -Тихий океан, где при выборе трассы решающим стало мнение лично президента РФ. Но нефть – товар биржевой, и его можно транспортировать «дискретно» в больших объемах, достаточных не только для мелких, но и практически сколь угодно крупных потребителей, сочетая железнодорожный и морской транспорт, поскольку нефть – продукт концентрированный, количество которого измеряется в тоннах и даже в баррелях – в бочках!

Чтобы по-умному использовать газ, надо создать целую систему – это собственно добыча, затем осушка и очистка с отделением «посторонних» составляющих, а дальше транспорт газа разным потребителям в сжатом или сжиженном виде и его использование, опять же, по умному. Природный газ – это вовсе не только - да и не столько! – наилучшее органическое топливо, но многоцелевое сырье для получения массы разнообразных продуктов. Помнится, что в самом начале экспорта тюменского газа сразу же пришлось выплатить крупную неустойку из-за того, что не была обеспечена должная чистота газа: в нем оказалась какая-то примесь. А фишка не в самом факте, а в том, что эта примесь была особо ценным исходным сырьем для производства какого-то вторичного продукта.

Почему так долго?

Объективная беда топливно-энергетического комплекса в целом - повышенный лаг между началом инвестирования в проекты и началом получения прибыли от их реализации, а отсюда повышенный риск инвестиций. Если при плановой, советской экономике этот риск был общенациональным – то есть ничьим! – то теперь он конкретный, адресный.

Энергетика – отрасль обслуживающая, к тому же ее продукты, тепло и электричество, не могут храниться должное время в должном количестве, и цепочка «генерация-транспорт-потребление» - она on line. При этом первое звено  генератор (ТЭС, ГЭС, АЭС) требует зачастую больше времени на сооружение, чем потребитель – следовательно, создание этого звена надо по идее начинать первым, когда потребитель нередко лишь прогнозируется. И получаются нестыковки, где пример на виду и на слуху – ставшая притчей во языцах Богучанская ГЭС. У России имеются и используются возможности наращивания «доброй старой» добычи природного газа на суше, причем не только на специально ради этого осваиваемом Заполярном, но и на территориях с уже созданной общей хозяйственной инфраструктурой. Газовые кластеры, вписавшись в существующие территориально-хозяйственные комплексы естественным образом, создают дополнительные предпосылки для общего социального развития восточных территорий, что декларируется как одно из направлений геополитики России и подтверждено Тюменским Приполярьем. Последнее явно относится к Ковыктинскому и Ярактинскому месторождениям.

Газпром купил Ковыкту вместе со всем тамошним имуществом у «РУСИА Петролиум» на аукционе в марте 2011 г. за 22,3 млрд руб. (при стартовой цене в 15 млрд). Заплатив еще 9 млрд руб. Восточно-Сибирской газовой компании за газопровод от Ковыкты до Жигалово (это поселок в Иркутской области на Лене, где создается промышленная площадка), Газпром стал здесь монополистом. В октябре 2011 г. Ковыкта была введена в «опытно-промышленную разработку». По генсхеме развития газовой промышленности России до 2030 г., промышленная эксплуатация Ковыкты должна начаться в 2017-2022 годах. Столь отдаленный срок обусловлен, вероятно, признанием необходимости гарантированной подготовки потребителей газа, включая предприятия его переработки, и решения проблемы гелия. Пятилетний диапазон завершения работ – это, наверное, и подстраховка «на всякий случай», и свидетельство многовариантности возможных решений, где оптимальное зависит в том числе и от ситуации на мировом рынке, которая в свою очередь определяется много чем, включая общее международное положение…

Кто не успел, тот опоздал

В интервью газете «Конкурент» (06.09.2012) заместитель председателя правительства Иркутской области Максим Безрядин заметил, что для области отмерено никак не больше 15-20 лет, чтобы выйти на мировые ранки с продуктами газопереработки – и чем позже, тем успех менее вероятен: потом наш товар просто не возьмут. Россия уже получила печальный урок: пока мы обсуждаем, что делать с ковыктинским газом, как продавать его странам СВА, как трассировать экспортные газопроводы, Китай заключил соответствующий договор с Туркменией о поставке оттуда газа на 20 лет – это получилось проще, дешевле, реалистичнее. Похоже, многолетнее согласование цены электроэнергии уже привело к замораживанию по идее взаимовыгодного экспорта продукции ангаро-енисейских ГЭС: летом они имеют избыточную мощность (максимум стока, минимум местной потребности), а в Китае – летний пик потребления на кондиционирование воздуха…

Среди причин пробуксовывания освоения газовых месторождений Восточной Сибири видится наличие двух, разнесенных в пространстве основных разведанных месторождений – Ковыктинского и Чаяндинского. Самая «осторожная» оценка готовности КГКМ к использованию – 1,4 трлн кубометров при годовой выдаче 40 млрд кубов – немалое приращение топливного баланса России. Запасы Чаянды – 370 млрд кубометров газа с возможной выдачей 11 млрд кубов – вот эта «скромность» и отсутствие гелия (представляется, что играет роль и позиция руководства Якутии…) влияют на определение приоритетности разработки этого удаленного месторождения перед куда более доступным КГКМ.

Наряду с разработкой долгосрочных программ освоение этих двух крупнейших месторождений, ориентированных прежде всего на экспорт, где на решение влияет динамика ситуации на мировом рынке углеводородов, реализуются программы использования относительно небольших месторождений для внутренних нужд, в том числе для введения в топливно-энергетический баланс местных потребителей по соответствующим прямым договоренностям между ними и Газпромом. Так, в феврале 2013 г. глава Газпрома Алексей Миллер и губернатор Иркутской области Сергей Ерощенко договорились, что газ Чиканского месторождения, «спутника» Ковыкты с утвержденными запасами в 120 млрд кубометров, пойдет на нужды области по уже имеющемуся трубопроводу на Жигалово, где три угольные котельные уже работают на газе.

Сланцевый газ – новый риск или блеф?

Академик Алексей Макаров, директор Института энергетических исследований РАН, занимающегося стратегией развития топливно-энергетического комплекса России, заметил, что принимающая международный характер кампания со сланцевым газом напоминает полосу разноцветных революций, включая оранжевую – это пропагандистский, спекулятивный обман, попытка помешать естественному развитию мирового рынка ТЭР. Надежды на то, что сланцевый газ в масштабах мирового рынка - до 20 млрд кубометров в год – сможет поставлять Северная Америка (Канада, США, Мексика) – явно беспочвенны, в то время как в России имеются разведанные, доступные для сколь угодно крупномасштабной добычи и транспорта запасы газа в Тюменском Заполярье, где границы освоения газоносной провинции продолжают расширяться на север и на восток, - а теперь подошла очередь и восточно-сибирского газа. Пора вспомнить ленинский призыв к хозяйственникам начала 1920-х годов: «Учитесь торговать!» Как ни парадоксально, но здесь развитию газовой отрасли страны мешает государство. Не газовики, а именно правительство поднимает цену газа, что не позволяет Китаю импортировать его из России, и наш сосед предпочел здесь Туркмению, хотя как экономический партнер она явно менее надежна.

Добыча сланцевого газа требует освоения технологии горизонтального бурения при закачке в пласты воды с реагентами. Самые богатые российские залежи сланцевого газа находятся в Западной Сибири, соседствуя с нефтяными пластами.

Здесь одна деталь: когда представитель Китая в качестве рычага давления на Россию для снижения цены газа описывал успехи, достигнутые Китаем в извлечении газа из сланцев и приводил фантастические цифры прогноза роста этой добычи, он увильнул от ответа на трижды заданный вопрос об уже достигнутом объеме производства этого продукта; реакцией был смех зала - естественно, дружелюбный и понимающий.

Китай взял на вооружение политику использования крупнейших запасов сланцевого газа, надеясь повторить опыт США по быстрому и крупному наращиванию его добычи. При этом не подвергается сомнению возможность повторения заокеанского сценария на китайской почве. Но такой оптимизм - как дополнительный фактор риска совместных проектов развития общей газовой инфраструктуры СВА - не разделяется большинством российских участников конференции.

Ирония иронией, но Китай с его практически неограниченными общими ресурсами при полуторамиллиардном населении и продемонстрированной способностью концентрироваться в ключевых направлениях – он может и здесь явить «экономическое чудо».

Не только экономика

Если создание системы транспорта газа на территории стран СВА обсуждается на разных уровнях уже с 1990-х годов, рассматриваясь как одно из направлений энергетической интеграции однозначно определившейся группы государств, то европейская система сетевого газа развивается уже больше пятидесяти лет естественным образом и монотонно, без декларируемой «интеграции» - просто как экспорт и импорт. К наземным многониточным «прямым» трубопроводам, на которые постепенно нанизывались страны Центральной (Восточной) и Западной Европы до Иберийского полуострова, добавились так называемые южный и северный потоки с прокладкой трубопроводов по дну морей – и для повышения надежности поставки газа с минимумом пересечения территории стран-транзитеров, и для спрямления пути. При доминировании политических соображений достигается и экономический эффект – это элементы геополитики России, которая сразу же стала декларироваться на востоке («восточный вектор»). При управлении разветвленными газовыми потоками – с кольцами и байпасами - используется ценнейший опыт СССР и России.

Как отметил академик Конторович, для Забайкалья реально получение газа при условии его экспорта в Монголию – то есть попутно, - иначе остается лишь вариант снабжения жидким газом, но при этом «цены погубят экономику Забайкалья, и вопрос должен решить Кремль».

Выполнение ряда международных проектов явно показало, что экономическая эффективность сотрудничества не вызывает сомнение у специалистов ни одной страны СВА, экономические риски не просматриваются, а все упирается в политические разногласия. Но практика показывает, что экономическое сотрудничество возможно и без преодоления политических барьеров, основываясь на национальных законах, общих документах и договорах на уровне ООН. Пример - развивающееся сотрудничество России с Японией, несмотря на отсутствие даже мирного договора из-за проблемы Южных Курил.

В газовые сценарии Ковыкты можно бы включить и торговлю квотами на выбросы парниковых газов – тут у России есть равно экономические и политические козыри. Явно нельзя не согласиться с выводом о том, что, поскольку Россия и страны СВА «обречены на сотрудничество» в общем энергетическом пространстве, то здесь необходима кооперация не только ученых, международных организаций и деловых кругов, но и правительств. Именно так ранее был выполнен один из российско-японских энергетических проектов при поддержке соответствующих министерств обеих стран – то есть при проявлении государственных интересов.

Если в части экспорта нефти относительно кратковременной «загвоздкой» был выбор трассы нефтепровода между начальной и конечной точками (проект так и фигурировал: «нефтепровод Восточная Сибирь – Тихий океан» - ВСТО), то в газовой части разноплановых проблем-вариантов целый комплекс, и решить их можно лишь совместно, при многофакторном анализе. Но при этом однозначно выбираются и уже реализуются проекты газоснабжения близлежащих существующих и явно требующих сооружения объектов – таких как Братск с его предприятиями федерального значения, Усть-Кут и намеченная к сооружению Ленская тепловая электростанция регионального назначения мощностью 1,2 ГВт, и сам Иркутск.

Прогнозная оценка динамики мирового рынка ТЭР показывает, что экспорт российского газа может вырасти после старта в 1,2-2 раза к 2030 году, а дальше потребность в нем уменьшится, хотя «избыточные» запасы Западно-Сибирской и Восточно-Сибирской газоносных провинций будут далеки от их исчерпания (и, всего скорее, запасы высшей категории обеспеченности даже возрастут при их доразведке и развитии технологии добычи). Поэтому Россия должна без промедления использовать свой «газовый шанс», сооружая трансазиатскую систему транспорта газа – с такой же скоростью, как реализация проекта ВСТО, прокладка рельсов БАМ, Тайшет-Абакан, а в прошлом – Турксиба и Транссиба («можем, когда захотим») – равно как цепочек южного и северного потоков с их перемычками. У России есть возможность занять нишу интегратора мирового газового рынка, его системного оператора, гарантирующего и балансирующего поставки газа на всем Евроазиатском континенте, осуществляя ценовой арбитраж и интеллектуальную обработку мирового рынка топливно-энергетических ресурсов.

* Общее соображение и количественная информация взяты из доклада профессора Энергетического института Университета науки и технологии Монголии Содовына Батха и его статьи в номере газеты «Исток», за октябрь-ноябрь 2012 г.